автор: raven000 17.12.2023 0 Комментарии

Корпорация Roshen — больше, чем просто крупный кондитерский бизнес, и даже больше, чем бизнес главы государства. Roshen — болевая точка его крупнейшего акционера — Петра Порошенко, предмет пристального интереса инвесторов и объект горячих нападок многих украинцев. Компанию вспоминают чуть ли не каждый раз, когда речь заходит о деолигархизации (мол, президент обещал продать, а не продал) или приватизации (хотят задешево продавать госкомпании, а Roshen придерживают). Нападки не всегда вербальные: магазины Roshen в прошлом году громили, поджигали и даже обстреливали из гранатомета. 
Российский бизнес Roshen — две фабрики в Липецкой области — еще больший раздражитель в Украине и объект разнообразнейших санкций в России. 
Как управлять таким хозяйством в такой обстановке, знает только один человек — генеральный директор и миноритарный акционер Roshen (до 10%) Вячеслав Москалевский. В первом за многие годы большом интервью Москалевский рассказал ЛІГА.net, когда будет продан Roshen, что будут делать с Липецкими фабриками, как изменились вкусы украинцев, как они покоряют китайский рынок и куда плывет корабль под названием Украина.  
— Последний год был очень сложным для украинской экономики: ВВП упал на 11%, доходы населения — на четверть. Roshen помимо этого оказался в центре политической борьбы и, можно сказать, что и геополитического противостояния. Вячеслав Александрович, как компания прошла 2015 год, какие результаты работы?
— Во-первых, мы подводим итоги года только в конце января, поэтому об окончательных цифрах говорить еще рано. Во-вторых, Roshen встретил войну чуть раньше, когда большинство о ней и не догадывалось. Роспотребнадзор еще в 2013 году сделал нашу продукцию «ядовитой». Поэтому 2015-й для меня был относительно обычным и спокойным: я просто жду, когда все это закончится.
Если вы знаете, мы работаем в Китае, и я перенял китайский подход ко многим вещам. Как говорят в Китае: «Если долго сидеть на берегу реки, то можно увидеть, как по ней проплывет труп твоего врага». Вот мы сейчас сидим и ждем, поскольку многие вещи от нас не зависят.
— Все-таки к результатам. Может быть, уже есть предварительные цифры? Нам точность до гривни не нужна.
— В этом году мы почти перестали падать (в килограммах). Я надеюсь, что по итогам года объем продаж у нас будет примерно на 2% ниже (в натуральном объеме), чем в 2014-м. Это далось нелегко.
Если говорить о деньгах в долларах, то, конечно, мы упали. Предварительная оценка — минус 26%. Это влияние девальвации. Думаю, оборот нашей компании будет $450 млн. Но я считаю показатели компании вообще без России.
— Почему?
— В 2013 году у нас с Россией оборот достигал $1 млрд. Но учитывая, что в России совершенно непонятная для меня ситуация, я попросил составить всю отчетность, не включая туда показатели российских фабрик. В России что-то есть, но оно мне даже неинтересно.
Интересно, что я попросил финансовый отдел пересчитать наш доход в баррелях нефти. И в пересчете на нефть мы выросли на 30% в этом году.
— В чем смысл пересчитывать финрезы в привязке к цене на нефть?
— Как ни удивительно, но мы тесно связаны с этим рынком. Нефтедобывающие страны обеднели, девальвация ударила не только по Украине и России, затем то же самое произошло в Казахстане, Азербайджане… Это отражается на наших продажах там.
«Роспотребнадзор еще в 2013 году сделал нашу продукцию «ядовитой». Поэтому 2015-й для меня был относительно обычным и спокойным: я просто жду, когда все это закончится» 
— Всего 2% падения по итогам года — за счет чего удалось наверстать потери после российского эмбарго?
— У нас очень сильно изменился ассортимент, мы сделали его доступнее, более дешевым. И уже в следующем году, я надеюсь, выйдем в плюс по продажам.
— Повлияли ли на прекращение вашего падения проблемы конкурентов — АВК, Конти, — у которых основные активы находятся на Донбассе в зоне военных действий?
— Наверное. Думаю, что и это тоже повлияло. Но меня такие проблемы конкурентов совсем не радуют. 
О СОСТОЯНИИ АКТИВОВ
— Но ведь и у вас без потерь не обошлось. Вы закрыли, а затем и ликвидировали Мариупольскую фабрику.
— Не совсем так. Еще не ликвидировали. Не хотим этого делать, потому что на нас очень плотно наседает Пенсионный фонд.
— В смысле?
— Нас просто хотят обобрать! Придумали, что все сотрудники этой фабрики должны жить до 80 лет и мы должны оплатить их содержание. Не то чтобы мне было жалко заявленных 3 млн грн, но это безобразие какое-то вопиющее. А если я просто брошу это предприятие, вот исчезну оттуда, что они будут делать?
— То есть она в неопределенном статусе до сих пор?
— Да: и не работает, и не ликвидирована.
— А как отразился на работе корпорации перенос производства части продукции с Киевской фабрики на Винницкую?
— Никаких существенных изменений не произошло, просто Винницкая фабрика стала базовой.
— Вы упомянули, что компания ведет бизнес в Китае. Вы работаете через посредника или там есть собственная структура?
— У нас там компания, мы открыли ее лет пять назад. В этом году мы продали там на $5 млн продукции. Теперь я понимаю Китай лучше, чем ранее, но к этому мы пришли не за один год. Рынок довольно сложный — там продать что-то очень трудно. Поэтому мы сами себе продаем, а потом с этим мучаемся — реализовываем. Нет желающих покупать сразу большие объемы. Мы сейчас торгуем в Шанхае, Харбине и Тяньзине.
— 5 млн долларов — это много или мало?
— Цифры ввиду девальвации ни о чем не говорят. То, что раньше считалось малым, сейчас много, и наоборот.
— Вы сказали, что не учитываете в отчетности корпорации результатов российской фабрики. Что происходит с активами компании в РФ, в каком статусе Липецкая фабрика?
— Статус странный. Мне даже сложно что-то прокомментировать. Когда много лет назад начались  дебаты относительно создания Таможенного союза, я понял, что это добром не кончится. Поэтому мы решили построить в России фабрику, чтобы в случае чего иметь возможность производить и там, и тут.
Ну, а что происходит в последнее время… Завели какие-то уголовные дела, что для России нормально. Они вообще думали, что мы ведем как-то бизнес странно, но оказалось, что им и предъявить-то нечего, поэтому летом (2014-го. — Ред.) они арестовали там нашу землю. Они надеются, что наш бизнес в России можно похоронить. А он все не умирает. Я им бесплатно не собираюсь ничего передавать, а они не оставляют попыток довести нас до «самоубийства». Там мы находимся в заложниках, а здесь говорят, что мы у врагов производим конфеты.
Там мы находимся в заложниках, а здесь говорят, что мы у врагов производим конфеты.  
— Вы все время упоминаете каких-то «они» в России, которые вставляют палки вам в колеса. Кто эти «они»?
— Там два фактора. Есть Путин — великий стратег, и есть бандиты из группы Гута (в ее состав входит корпорация «Объединенные кондитеры», основной конкурент Roshen в РФ. — Ред.), которые под прикрытием пытаются наши активы отобрать. 
— А купить не пытаются?
— Нет. Я учился в России и очень хорошо понимаю их ментальность. У нас с ними взаимная нелюбовь. Они рассуждают примерно так: зачем в такой ситуации платить деньги, если можно просто отжать?
— Какой дальнейший сценарий развития ситуации вокруг российских активов вы видите?
— Да мне все равно.
— А что сейчас происходит на предприятиях в Липецке? Производство остановлено?
— Производство упало в четыре раза. Но оно есть. Для Украины происходящее там некритично, мы продублировали весь ассортимент Липецка на Кременчугской и Винницкой фабриках.
— Какова средняя загрузка мощностей компании в 2015 году?
— Среднюю загрузку я уже давно перестал считать. В условиях такой нестабильности, как у нас, этот показатель, как и занимаемая доля рынка, мало о чем говорит: сегодня так, а завтра у вас половина фабрик простаивает.
Мощности по производству шоколада на сегодняшний день загружены процентов на 20, нам нужно все восстанавливать. Кардинально сменился покупатель: обнищал. Я им бесплатно не собираюсь ничего передавать, а они не оставляют попыток довести нас до «самоубийства»  
— А с Крымом работаете?
— Нет. Я как-то забыл о них и перестал анализировать. Да, там конфеты есть, липецкие. Украинские фабрики туда ничего не поставляют. 
ПРОДАТЬ ROSHEN 
— Расскажите, что происходит с самой ожидаемой сделкой в стране. На каком этапе продажа Roshen?
— Послушайте… Первое: о том, что Петр (президент Петр Порошенко. — Ред.) собирается продавать компанию, я узнал так же, как и вы, из газет. Так у него и надо спрашивать, кому он собирается продать свой пакет акций. У меня есть свой, и я здесь работаю. Понимаете? Могу сказать, что я вместе с ним свою долю не собираюсь продавать. Я здесь уже больше 20 лет работаю.
— А купить еще часть акций не думали?
— Первое — у меня нет таких денег. И второе — меня все устраивает. Хотя… Раньше меня не устраивало то, что Петр занялся политической деятельностью, но теперь, когда все получили по башке, стало ясно, что мне даже претензий ему нельзя предъявить.
Изначально, еще в 2013-м, Россия же меня сделала «ядовитым» — заблокировала экспорт, притом что не было ни одной бумажки с внятной претензией. Все просто, по понятиям: не пускают — и нет никаких шансов что-либо оспорить. Тогда я мог Петру Алексеевичу из-за его политической деятельности и позиции что-то сказать. Но извините, после дальнейших событий — аннексии Крыма, войны на Донбассе — мне стало ясно, что с русскими себя надо вести по принципу «не верь, не бойся, не проси». Вот так я и живу.
— Заявлено, что ведется подготовка к продаже, наняты консультанты. По идее у вас в офисе должны толпиться инвестбанкиры, делать due diligence… Но без вашего участия, скажем так, проблематично будет завершить сделку. Мимо вас это не может пройти, согласитесь…
— Отвечу. Я сразу сказал, что когда Петр Алексеевич будет продавать корпорацию, первое, что он должен сделать, — назначить вместо меня какого-то человека, поскольку я этим заниматься не буду. Потому что я это делал для себя, а не на продажу. Захочет — пусть продает, я же не могу сказать «нет».
Другой момент, что в обществе появилось осуждение президента: что, мол, хотел продавать, но не продает. Честно говоря, я вообще не понимаю, зачем Петр (Порошенко. — Ред.) заявил о продаже и почему он должен продать именно Roshen, а не, например, 5 канал. Мне непонятно. Но мне было сразу понятно, что здесь, в Украине, никто ничего не купит, пока тут идет война. Ну кому это можно сейчас продать? 
— Ранее Bloomberg писал, ссылаясь на вас, что основной акционер оценивает корпорацию в $3 млрд. При этом Nestle готов был заплатить $1 млрд…
— Так это было когда? Это было до войны еще.
— Заметка опубликована в мае 2015-го.
— Давал интервью я еще тогда, до войны. А сейчас… Это приблизительно, знаете, как… Давайте расскажу на примере нашей сети магазинов. Она у нас, кстати, появилась случайно. Когда мы увидели, что в магазинах хорошие продажи, мы подумали: давайте покупать недвижимость в самых козырных местах под них. Вы думаете, кто-то хочет такую недвижимость продавать? Нет, никто не хочет. Пока человек не доходит до черты, пока он не вынужден продать, он прекрасно понимает, что отдавать дешево стоящий актив не стоит. Он понимает, что больше ему не дадут, а на жизнь ему хватает.
— Вы хотите сказать, что хорошие активы никто в Украине сейчас продавать не хочет?
— Конечно. Это совершенно очевидно. Вот представьте: вы продадите — и что дальше вы будете делать с этими деньгами? Как говорят, выпить столько нереально.
— А с Липецком как? Будете созерцать, как ржавеет оборудование?
— Мы выставили его на продажу. Но как только мы это сделали, все реальные покупатели ушли в подполье. Мы шутим, что как только туда сбежал Янукович, в России начались те же вещи, что и у нас при нем. Покупателей нормальных нет, остались одни менты и эфэсбэшники. А у них специфический подход к покупкам. Только они приходят посмотреть актив — завтра ждите прокуратуру. То есть актив оценили — и на следующий день начинают отжимать.
— Во сколько вы оцениваете российские активы?
— Мы выставили их примерно за $200 млн.
— По рынку ходил слух, что Липецкие фабрики мог и хотел купить Борис Колесников. У него же получается в России работать.
— Я знаю подробности, как ему там работается (смеется).
— Как?
— Не буду рассказывать, что и как там. К Борису Викторовичу лучше сходите, спросите. Вот мы посмеялись — и хватит. У нас у всех разные пути. И потом, я же не Порошенко, я не Колесников, я просто менеджер. Зачем мне обсуждать эти вещи? 
О РАЗВИТИИ КОРПОРАЦИИ
— Не скромничайте, что вы простой менеджер. У вас сейчас уникальный статус — партнер президента. Расскажите, что поменялось в бизнесе Roshen после избрания Порошенко президентом, изменилась ли его вовлеченность в бизнес?
— Его вовлеченность в бизнес уже очень давно была минимальна, сейчас она сведена почти к нулю. Вижу я его крайне редко: раз в три месяца, если не реже. Петр Алексеевич давно уже не занимается компанией, он занимается политикой. Я его знаю более 20 лет, у нас доверительные отношения, и где-то с 2003 года он отошел от операционной деятельности  
— А для компании что изменилось? Например, НДС вам стало проще возвращать?
— Да, задолженность по НДС нам вернули наконец-то. Но, если честно, я уже так привык здесь жить и работать с постоянным долгом по НДС, что для нас это потеряло свое значение.
— А что имеет значение?
— Параллельно с бизнес-процессами я пытаюсь организовать какую-то деятельность, понимая, что самое важное сегодня — борьба с убогостью. Например, мы занимаемся возрождением Охматдета, но не по государственной, а по собственной программе. Выделили на это 50 млн грн за прошлый год и пытаемся сделать там что-то реальное: проводку, отопление, лифты. Второе направление — сделать в Киеве концертный зал на 1 200 мест. У меня вообще мечта — привезти в Киев венский филармонический оркестр. Но пока везти его некуда, приходится строить зал.
Когда искали помещение, узнали, что на Андреевском спуске есть долгострой имени Александра Омельченко — здание театра на Подоле. И сейчас мы достраиваем это здание. Смета — до 130 млн грн, зал будет на 240 мест. Там хороший, шикарный режиссер. Пока он жив, человеку надо сделать театр. Мы хотим начинить его по последнему слову техники: и звук, и свет, и декорации. Я думаю, что в ноябре 2016 года мы его откроем и передадим городу.
— Скажите, а то, что акции Порошенко переданы в управление трасту Ротшильдов, как-то сказалось на бизнесе компании? Инвестбанкиры не вмешиваются в стратегию, операционную деятельность?
— Никак не сказалось. Петр Алексеевич давно уже не занимается компанией, он занимается политикой. Я его знаю более 20 лет, у нас доверительные отношения, и где-то с 2003 года он отошел от операционной деятельности.
— Ну, от Ротшильдов хоть кто-то ходит на совет директоров?
— У нас никогда не было совета директоров. Последний раз я спрашивал Петра Алексеевича, что мне делать, где-то в 1997 году. С 1997 до 2003 года я ему отдавал отчетность, он ее читал и задавал вопросы. После 2003-го даже это происходит крайне редко.
— Roshen обвиняют, что компания быстро развивается, когда в стране кризис: мол, развитие сети фирменных магазинов идет чрезвычайно высокими темпами…
— Это вам так кажется, потому что вы в Киеве живете. Да, мы открыли тут 30 магазинов. Если у вас получилось найти удачный формат и открыть один магазин, то далее это делается очень просто. То, что вы видите, — это папье-маше.
— Сейчас у корпорации более 30 магазинов. Какие планы по развитию сети на 2016-й?
— Мы зашли во Львов, в Харькове нам надо немного подправить формат, а еще хотим зайти в Одессу и Днепропетровск.
— Еще в Виннице у вас есть магазины, и, насколько мне известно, в Литве, и в Венгрии…
— Да, в Виннице три магазина. А в Литве мы закрыли магазины. В Литве, если ничего не делать, то ничего и не получится. Нельзя разорваться и быть везде.
— Какая доля продаж приходится на фирменную розницу?
— В Украине это около 10%. Еще 25% — сетевая розница, а 65% мы продаем через несетевую розницу.
— Уже несколько лет корпорация вынашивает планы по строительству бисквитного цеха в Киевской области. В 2014 году этот проект свернули, в прошлом году все же стало известно, что он реализуется и уже выделена земля под строительство. На каком этапе сейчас этот проект?
— Да, мы проектируем фабрику под Борисполем. Но сейчас будем торговаться с депутатами — речь о 10% от стоимости сметы в бюджет города. Стоимость проекта — 1,3 млрд грн. То есть нужно отдать 130 млн грн. Но я этого делать не буду, в документах написано до 10%. Я предлагаю им 30 млн грн. Не устраивает — будем рассматривать другие варианты.
— Какая инвестиционная программа корпорации на 2016 год?
— Как таковой программы у нас нет. Сейчас мы только прикидываем возможные объемы вложений. Мы зарабатываем деньги, а затем их реинвестируем. Как пример такой модели — запуск молочного завода, который нам обошелся примерно в $100 млн, и теперь он перерабатывает в сутки 600 т молока, часть которого будем отправлять на экспорт.
КУДА ПЛЫВЕТ УКРАИНА 
— 1 января в силу вступило Соглашение об ассоциации с ЕС. Как, на ваш взгляд, это новшество отразится на работе компании и в целом на развитии украинского бизнеса? До этого мы год работали с открытой границей…
— Безусловно, конкуренция на европейском рынке другая, маржинальность другая. Но при этом доля продаж в Европе у нас выросла до 5%. До этого было меньше 1%, потому что почти 10 лет мы занимались рынком Российской Федерации. Теперь, судя по сюжету, мы начинаем долгий путь в Европу. Суммарно мы отгрузили туда 7 500 тонн продукции.
Но Европа — понятие относительное: греки, румыны, швейцарцы — они все разные. В каждой стране есть своя головная боль.
— Какие рынки для вас приоритетны сегодня?
— Сначала Восточная Европа, там конкуренция слабее. А до Франции, Германии, Швейцарии, Британии надо еще дожить.
Аналогично и с восточными странами. Чем хуже в стране дела, тем более вероятно, что это наш клиент. Суммарно в восточном направлении за 11 месяцев мы отгрузили около 8 000 тонн продукции.
— В декабре прошлого года Сергей Тарута собирал крупный бизнес, чтобы решить, как помочь украинской экономике и бизнесу в частности. Вас на этой встрече не было. Есть ли у вас рекомендации относительно того, как поднять экономику, помочь бизнесу?
— Меня там не было, я не хожу на комсомольские собрания. Но мне кажется, что ни Тарута, ни Бахматюк не знают, как помочь экономике. Да и мне гениального сказать нечего. Если говорить глобально, то я уверен, что нужно заниматься образованием. Но это долгий путь. Я здесь как китаец — сижу на берегу реки и смотрю, как все движется по течению.
— У нас политики рассуждают о точках роста, приоритетных отраслях, в частности, агропродовольственном направлении…
— Ну естественно, они делают ставки. Но я на собственном опыте могу сказать: пока у нас не будет решен вопрос с землей, инвестиций в эту отрасль ждать не стоит. Люди боятся строить на чужой земле. Быстрый бизнес в АПК — это только зерновые. Остальные сектора требуют времени и вложений. Без развития инфраструктуры у нас ничего не будет. Ну, и без образования, как я уже сказал.
Я считаю, что студент должен работать после третьего курса. Странно, если у выпускника не будет опыта работы.
— Вы говорите, что сидите и смотрите, как течет река. Куда по этой реке плывет корабль под названием Украина?
— Пока что куда-то. Куда мы приплывем даже завтра — неизвестно.
— Раз уж мы заговорили о будущем страны, не могу не спросить о ваших политических амбициях. Всех своих партнеров президент призвал во власть и в политику. Вас не позвали или вы не пошли?
— Меня не позвали, потому что я бы не пошел.
— То есть у вас нет амбиций? Но ведь вы рассуждаете о важности образования…
— Вы поймите, я же диктатор. А в сегодняшнем политикуме диктаторы никому не интересны. Мне хочется понять, когда же мы перестанем жить декларациями и начнем делать реальные вещи. Пока что просвета я не вижу. Сейчас я мог себе позволить не обещать, в отличие от многих, те вещи, которые нереальны. В политике таких шансов нет.
— Налоговые изменения, вступившие в силу с начала года, были приняты довольно скоропалительно. Что вы думаете о налоговой реформе?
— Я перестал этим интересоваться. Когда я был моложе и глупее, я прочитал закон об НДС. Неплохой закон, кстати. Но когда НДС перестали возмещать под разными предлогами, мне стало жаль потерянного на чтение закона времени. Там ведь ничего не написано о том, что НДС можно не возмещать.
Говоря о налоговой системе в целом, признаюсь, что я считаю полным бредом авансовый налог на прибыль. Это же глупость — взимать то, что компания еще не заработала. Глобально, если бы я разрабатывал налоговую реформу, то заинтересовался бы подоходным налогом физлиц. Но начать надо с Порошенко, Бахматюка, Москалевского…
— Наверное, фискалам проще зайти в 10 корпораций, чем ходить в тысячи домов.
— Да, можно же и нарваться. Вся соль в подоходном налоге. Я категорически не приемлю идею прогрессивной шкалы налогообложения. Я готов добровольно что-то пожертвовать, но когда мне скажут, что я обязан платить больше, чем кто-то, я объявлю забастовку.
— Последний вопрос: какой вы видите корпорацию Roshen через 10 лет?
— Корпорация — это предмет моей гордости. Я уже давно не меряю долю компании на рынке. Вот как ее мерить — с разгромленными складами, эвакуированными фабриками, отрезанным Крымом?
Сейчас я ставлю перед собой две задачи: вырасти, то есть придать положительную динамику, на двух рынках — европейском и азиатском. В мире за кондитерские изделия каждый год платят $175 млрд. По-моему, должно и нам хватить.

Источник: liga